Действующие лица:

Клавдий, король Дании.
Гертруда, королева.
Гамлет, наследный принц.
Полоний, канцлер.
Лаэрт, сын Полония.
Офелия, дочь Полония.
Гораций
Розенкранц
Гильденстерн
Фортинбрас, принц норвежский.
Норвежский офицер.
Лейтенант швейцарцев.
Озрик, придворный.
Придворные, слуги, мятежники, могильщики.

АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА 1

Парадный зал в королевском замке Эльсинор. Неподалеку от пустого трона - первые особы королевства: наследный принц Гамлет, канцлер Полоний с сыном и дочерью, еще несколько придворных, все они стоят к зрителям спиной. Слышен приглушенный гул множества голосов - парадный зал велик, мы видим лишь его малую часть.

Ожидается выход короля и королевы.
Гамлет потихоньку пятится назад, так что оказывается рядом с Офелией.

Гамлет
Офелия, о нимфа, помяни
Меня в своих молитвах полунощных,
И тут же я предстану пред тобой,
Как некий голубь, явленный Марии.
Немножко покурлыкаю и - прыг!
Пушок и перья девичьи взъерошу.

(Исподтишка щиплет ее за ягодицу.)
Офелия ойкает. Лаэрт оглядывается.

Полоний
(сыну)

Стой, не вертись. Держи себя в руках.

Офелия
(оглянувшись на зрителей)

Милорд, на нас взирают сотни глаз!
Что скажут наши добрые датчане,
Когда наследный принц при всем народе
Себя так с честной девушкой ведет!

Гамлет

Быть честной да красивой - перебор.
То вещи несовместные. Довольно
Чего-то одного. А не согласна -
Ступай-ка в монастырь.

Снова хочет ущипнуть ее. Офелия, вскрикнув, отскакивает.

Лаэрт

Вы видели, отец? Он нас бесчестит.
Пускай он принц, но есть всему предел!

Бросается на принца, хватает его за грудь и трясет. Гамлет задыхается от хохота. Гул голосов становится громче.

Сестра моя - не девка из таверны!
Ты за бесчестье мне ответишь жизнью!

Полоний

Опомнись, дурень, что ты говоришь!
Не слушайте его!

Гамлет
(хрипит)

От горла руки!

Из-за кулис выбегает Гораций, отшвыривает Лаэрта в сторону.

Гораций

Сударь, вы сошли с ума! Поднимать руку на особу королевской крови? В любой другой стране за это вы поплатились бы головой.

Лаэрт

Как странно ты по-датски говоришь!
Ты чужестранец, это сразу видно.
Нет, это он сошел с ума, все знают!
А род наш подревней, чем королевский!

Полоний
(вполголоса)

Ты, видно, заразился от него.
И хочешь погубить все наше дело?

(Хватает Лаэрта за руку, удерживает рядом с собой. Шум голосов стихает.)

Гамлет

Гораций! Здесь? Да верить ли глазам?
Что привело вас к нам из Витенберга?
В пошлейшую, скучнейшую из стран!

Гораций

До меня дошла весть о смерти вашего батюшки, вот я и решил проведать веселого принца, по чьим дурачествам соскучились витенбергские пивнушки и бордели.

Гамлет

Вы, верно, думали, отец мой умер -
Так Гамлет станет королем?

Гораций

Да, признаться, любопытно было посмотреть, какой из вас получится монарх. Уверен, что Дания такого еще не видала.
//...

Персонажи и учреждения, упомянутые в этом произведении, являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми и организациями либо с подлинными событиями носит случайный характер и не входило в намерения автора.
Автор благодарит за помощь Милу, Ирину, Федора, Сергея, Виктора и Вовочку

Глава первая
РАССКАЗ НЕИЗВЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА

Далась им эта любовь, подумал Собкор, шагнув на эскалатор и разглядывая наплывающий сверху рекламный щит. Реклама была такая: рука в старинной кожаной перчатке держит пышную розу за шипастый стебель, внизу двустишье:

Чтоб не пораниться колючками любви,
"Трех мушкетеров" ты на помощь позови.

И ниже готическими буквами: "Презервативы "Три мушкетера". Размеры "Портос", "Атос", "Арамис".
Стишки, конечно, дрянь, но с формальной точки зрения и они тоже поэзия. Разве не странно, что из трех основных инстинктов - насыщения, самосохранения и продолжения рода - поэзия зациклилась именно на третьем, наименее важном. Есть ли хоть одно гениальное стихотворение, воспевающее чувство голода или страха? Нету. А между тем пустое брюхо или смертный ужас - ощущения посильней любовного томления. Подумаешь, любовь. (Тут Собкор сердито покачал головой.) Теперь вот никакой любви нет, она пятьсот семнадцать дней как на Ваганьковском, а ничего, жить можно. Даже еще лучше, чем прежде. А будь любовь жива, Великая Тайна нипочем бы не открылась. Жил бы себе дурак дураком - "Поле чудес" смотрел да грядки на даче копал. А потом помер бы слепым бараном, не найдя Пути.
С другого плаката, уже не рекламного, а так, для улучшения настроения, Собкору посылала воздушный поцелуй девушка в метрополитеновской форме. "Легкого вам пути", было написано под девушкой. Он вежливо поклонился, сказал: "Спасибо".
Увидел щит, призывающий хранить деньги в отделениях кредитно-сберегательного товарищества "Капитан Копейкин" и уже достал блокнот - взять на заметку, для последующей проверки, но тут углядел впереди непорядок: какой-то парень стоял рядом с размалеванной девицей, загородив проход. Собкор поднялся на несколько ступенек, тронул нарушителя за плечо, сказал:
- Стойте справа, проходите слева.
Нарушитель открыл было рот - наверное, собирался сказать грубость, но, повнимательнее посмотрев в строгие, ясные глаза Собкора и задержавшись взглядом на широких плечах (вот они, утренние пробежки и гантели), посторонился.
Пришлось и дальше идти пешком, хотя до верха было еще ого-го сколько. Ничего, это полезно для укрепления мышц.
Больше слева никто не стоял, но, пока поднимался, Собкор успел сказать "Нет" плакату шампуня, призывавшему: "Скажите "нет" перхоти", и спросить "Как?" у тетки со значком "Хочешь похудеть, спроси меня как". - Что? - сначала удивилась тетка, а потом спохватилась, заулыбалась. - Вы хотите похудеть?
- Нет, - ответил он. - Я уже похудел. Раньше был живот, а теперь видите? - Обтянул на себе пиджак, чтобы она увидела, какая у него замечательная фигура.
- Зачем же вы тогда спрашиваете, как похудеть? - еще больше удивилась тетка.
- Я не спрашивал вас, как похудеть. Я просто спросил: как? Как вам не стыдно обманывать людей и наживаться на их доверчивости? Чтобы похудеть, нужно мало есть, и никаких других способов не существует. Я вот перестал есть и похудел на тридцать два килограмма.
Шарлатанка заоглядывалась, голос стал жалобным:
- Что вы ко мне пристали? Кто вы вообще такой?
- Собкор, - ответил он и улыбнулся, потому что звучание этого слова доставляло ему удовольствие.
- А? Чего? - растерялась тетка.
- Вы хотите знать, собкором чего я являюсь? - вежливо осведомился он. - Правды. Всего вам наилучшего. Задумайтесь, правильно ли вы живете.
Дотронулся двумя пальцами до краешка воображаемой шляпы и ступил с распластавшейся ступеньки эскалатора на серый пол вестибюля.
Так. Где тут выход на Солянку? Ага. В рекламном объявлении был только контактный телефон, по которому Собкору задали множество совершенно излишних, необязательных вопросов, но хватка у него была профессиональная, журналистская, и своего он добился, выпытал-таки адрес.
Собкор достал из кармана сложенный вчетверо лист еженедельной газеты "Эросе", развернул.
Вот оно.

СТРАНА СОВЕТОВ

Вам нужен добрый совет, но вы не знаете, к кому обратиться?
Готовитесь принять важное решение и колеблетесь в выборе?
Вам кажется, что всё пропало, что выхода нет?
Безвыходных ситуаций не бывает! Выход есть всегда!
Его найдет для вас специалист по умным советам
//...

Глава тринадцатая
ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ

Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эту немудрящую присказку Николас вспомнил не раз и не два, пока ехал неспешным товарным поездом на северо-запад. Жизнь отняла у магистра многое, но многому и научила.
Например, по новому относиться к основным категориям движения - времени и пространству, Привычные представления оказывались ошибочными. Когда состав стоял, пространство исчезало и оставалось только время; когда же несся на полной скорости, всё было наоборот.
Нашлось чему поучиться и у попутчика Миши. Был он человек божий, легкий, из вечной русской породы бродяг, которая за тысячу лет существования России не так уж сильно и изменилась. Легко было представить Мишу сто или двести лет назад. Ну хорошо, вместо старых кроссовок на нем были бы лапти, а вместо китайской куртки какое-нибудь рубище, но по-детски безмятежные глаза смотрели бы на мир точно с таким же любопытством, и торчала бы веничком бороденка, и речь была бы обманчиво проста. Социальные потрясения, безработица и крах прежнего уклада в данном случае были ни при чем - Миша гулял по Руси уже двадцать лет, неоднократно проделав маршрут от Владивостока до Выборга и обратно.
От двухдневного общения с вневременным Мишей, от выпадения из привычного круга жизни, наконец, от диковинности конечного пункта своего путешествия - отшельнического скита - у Фандорина возникло ощущение, что сбылась его давняя мечта: он умудрился-таки попасть в прошлое. Правда, не окончательно, а как бы наполовину - повис где-то между исторических эпох. Как, впрочем, и страна, которую он разглядывал, лежа на тюках с ватой.
Так уж вышло, что все шесть лет своего российского гражданства Николас почти безвыездно провел в Москве. Из провинции видел только подмосковные дачи да дорогу до аэропорта Шереметьево-2. А Россия, оказывается, была совсем другая, вся состоящая из скачков во времени.
Мимо то проплывала деревенька вся сплошь из развалившихся изб: одна-две дымящие трубы, покосившаяся колокольня без креста - прямо картина из Смутного времени. То на пригорке вдруг нарисуется аккуратный, новехонький монастырек, какие строили году этак в 1870-м, когда у русских архитекторов началось нервное расстройство от смешения классического и славянского стилей. А потом откуда ни возьмись - современный, энергичный город, весь в новостройках и рекламах мобильной связи. Отчего одни местности выглядели процветающими, а другие пребывали в запустении, понять было невозможно, и ощущение загадочности игры, которую затеяли время и пространство, еще больше усиливалось.
На переезде, в пятнадцати километрах от Чудова, железнодорожная часть Никиного путешествия закончилась, дальше нужно было идти пешком.
Миша сунул Фандорину в карман вареное яичко, которым разжился на последней остановке, посоветовал: "Тапки-то обмотай, обезножишь!", и Николас спрыгнул на насыпь.
Поезд еле полз, так что обошлось без членовредительства. Магистр скатился вниз по чистому, выпавшему ночью снежку, отряхнулся и пошел напрямик через поле. Потом, как объяснил Миша, нужно будет взять вправо, пройти по шоссе самую малость и свернуть в лес - там указатель. Божий человек всё знал, везде бывал, в том числе и у лесного старца, нынешней весной. Захотелось посмотреть на святого человека, послушать, что скажет. Но впечатлениями Миша при всей своей словоохотливости делиться не стал, сказал: сам увидишь, и загадочно улыбнулся.
Указатель на шоссе и в самом деле был - деревянный столбик, на нем опрятная табличка: "К ст. Сысою". Ника не сразу догадался, что "ст." означает "старец", а когда догадался, только головой покачал. Кто бы мог подумать, что из этакого Карабаса Барабаса получится святой старец? Хотя, с другой стороны, разве мало в истории христианства, да и других религий подобных казусов? Из великих грешников праведники получаются более качественные, чем из добропорядочных членов общества. На то оно и Божье чудо.
Дорожка через лес была ухоженная, любовно вымощенная камнями. Эти-то камни и добили Николасову обувку, которая и без того. дышала на ладан. Не послушался он Мишу, опытного бродягу, не обвязал истрепавшиеся тапочки тряпками, думая и так дойдет. И вот одна подошва расползлась на куски, через сотню шагов приказала долго жить и вторая. От обуви осталась одна видимость, поэтому, когда вдали показался бревенчатый частокол и увенчанные дубовым крестом ворота, Фандорин свои бессмысленные опорки скинул, припустил - по дорожке в одних носках. Ничего, как-нибудь - вот он уже, скит.
Скит-то скит, да только войти в него оказалось не так просто. У ворот топталась очередь, а за углом ограды обнаружилась автостоянка, где был припаркован сияющий длинный "БMB".
Пришлось встать в хвост, прыгать поочередно то на одной ноге, то на другой.
Перед Фандориным стояла немолодая пара: женщина с бледным, исплаканным лицом, рядом седовласый красавец атлетического сложения. Покосился на Никину куртку (погоны с нее были сняты, но пуговицы с гербами остались), иронически пробасил:
- Зина, погляди, милиционер пришел грехи замаливать. По всей паломнической форме - босой и простоволосый.
Женщина подняла ворот норковой шубки, плохо сочетавшейся с черным монашьим платком, и укоризненно сказала:
- Костя, ты обещал.
У ироничного красавца сделалось виноватое выражение лица.
- Прости, больше не буду. Замерзла? Посиди пока в машине.
И показал на лимузин, из чего можно было заключить, что Б MB принадлежит не отшельнику. А что, со "старца Сысоя" сталось бы, подумал Фандорин.
//...

Анонс

В новом увлекательном детективе Бориса Акунина "Ф.М." читатель встретится с уже знакомым персонажем: внуком Эраста Петровича Фандорина Николасом Фандориным, которому предстоит увлекательное и опасное приключение - поиск неизвестной рукописи Достоевского, представляющей огромную ценность.

Автор благодарит за помощь:
В. Бирон (Музей Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге)
М. Гарбера (за спецконсультацию)
Б. Гребенщикова (за песню "Когда Достоевский был ранен")
М. Живову (за яти и ижицы)
Л. Черницына (Экспертно-криминалистический центр МВД)

1. ФОРС-МАЖОР

Главное, не хотел он его мочить. Реально не хотел. Думал, подскочит сзади, когда Ботаник в тачку полезет (в тачку он, в смысле Ботаник, влезал по-уродски, башкой вперед, с откляченным задом), и тогда он, в смысле Рулет, подлетит, рванет у него, в смысле у Ботаника, папку - и ноги. А тот вцепился насмерть. Ну и что было делать?
Короче, тухляк вышел, полный.

Стоп. Неправильно начал.
Дубль два.
Поехали.

Какого-то июля (конкретные числа Рулет в последнее время догонял смутно) выполз он из своей съемной хаты в Саввинском переулке совсем мертвый. Весь в тряске, рожа синяя - краше в закрытом гробу хоронят. Время было за послеобеда, ну в смысле не после обеда, потому что обедать Рулет давно не обедал, кусок в горло не лез, а в смысле что солнце уже за середину неба перевалило.
Выполз, значит, и пошел себе в сторону Красно-лужского моста, хреново соображая, куда это он тащит ласты и зачем. Короче, завис, это с ним в аб-стяге часто случалось.
Песня еще из окна орала: "Тополиный пух, жара, июль". И точно - жарко было, реально жарко. Но Рулет пока жары не чувствовал, у него с отходняка, наоборот, зуб на зуб не попадал. Шел, от яркого болели глаза, жмурился. Чисто Дракула, которого не по делу разбудили.
Было ему паршиво. Совсем труба.
Еле дошаркал до соседней улицы, как ее, блин. Забыл. Он в последнее время всё больше вещей забывал. То есть, если постараться, наверно вспомнил бы. Но на фига?
И тут его вдруг пробило - чего он из дома-то вылез.
У Ботаника закрыли фортку. Значит, сейчас во двор выйдет. Ботаник всегда перед уходом фортку закрывал. На кой - непонятно. Душно же.
Повернул Рулет назад. Пристроился в подворотне, где темно и не так жарит. Еще минуту назад его колотун бил, а тут припарило ого-го как, конкретно, и пот полился ручьями, типа летят скворцы во все концы, и тает снег, и сердце тает. Кино какое-то такое было. Давно, в детстве.
Совсем Рулет глухой стал. Не в смысле, что слышал плохо, а в смысле, что вконец доходил. Дороги у него теперь отстроились по всем жилам -- что на руках, что на ногах. Прямо шоссейные, ширнуться некуда, одни узлы. Центровую трассу, которая у локтя, он раньше называл: "автобан Вена-Глюкен-бург", типа в шутку. Теперь по ней не проедешь, тромб на тромбе. И насчет шутить тоже - позабыл, как это делается.
За комнату второй месяц не плачено - это ладно. Не жрал ничего который день - тоже плевать. Хуже всего, что иглиться ему теперь надо было, хоть сдохни, каждые три часа. И не меньше, чем по два децила, иначе не пробивало. А где столько бабок взять? Мать раз в месяц присылает по полторы штуки, как раз на полторы дозы хватает. Больше, пишет, никак не могу, ты уж крутись как-нибудь, вам ведь стипендию платят. Какую, блин, стипендию? Рулет забыл, как и институт-то назывался. Год почти оттрубил, на лекции ходил, даже сессию одну сдал, а в памяти только одно слово застряло: форс-мажор. Это когда никто никого не кидал, не подставлял, а само так вышло. Ну, типа карма.
Вот и у Рулета получился кругом сплошной форс-мажор.
Хорошо, когда-то боксом занимался, без этого наверно, сдох бы.
По вечерам, когда внутри начинало всё винтом заворачивать, Рулет отправлялся на заработок. Подходил в темном месте к загулявшему мужику видом поприличнее, или, если повезет, к дамочке. Бил хуком в висок, брал бумажник или сумочку. Убегал. Много не взял ни разу, максимум пять тысяч, и то однажды.
Сначала старался подальше от дома отойти, потом забил на это. Позавчера, например, прямо в Саввинском, перед магазином, налетел сзади на мужика, который из "фолькса" вылезал, врезал в переносицу и барсетку увел. А там, в барсетке, права, паспорт, техталон да стольник для гаишника. И привет. Еле-еле у барыги за всё про всё - и бар-сетку, и документы - две дозы выпросил.
//...

Анонс

В новом увлекательном детективе Бориса Акунина "Ф.М." читатель встретится с уже знакомым персонажем: внуком Эраста Петровича Фандорина Николасом Фандориным, которому предстоит увлекательное и опасное приключение - поиск неизвестной рукописи Достоевского, представляющей огромную ценность.

КРАСНАЯ ПАПКА

Глава девятая

В ОТЧАЯНИИ

Всё то же, всё то же.
На Малой Мещанской, как прежде на Екатерингофском и у Поцелуева моста, картина была слишком знакомая. На полу лежало недвижное тело с проломленным черепом, и ни следов, ни свидетелей. Лишь жилище здесь было другого сорта. Не убогое старушечье, как у Шелудяковой, и не опрятно-безличное, как у Чебарова, а обставленное по всей последней моде, с вакханками в золоченых рамах, преогромными китайскими вазами и инкрустированными козетками.
Девица Зигель жила богато и, кажется, даже держала открытый дом - во всяком случае, по свидетельству соседей, по четвергам у Дарьи Францевны всегда собиралась большая и веселая компания.
Собственно, "девицей" сия уроженка Ревеля числилась лишь по своему семейному статусу, ни возрастом, ни нравом, ни тем более родом занятий к невинности и девству будучи никак не причастной. Разве что в особенном смысле. Как выяснилось почти сразу же через запрос в обер-полицеймейстерскую канцелярию, это была известная в демимонде сводня, имевшая постоянную клиентуру и довольно узкую специальность. Госпожа Зигель высматривала молоденьких и хорошеньких девочек из приличных, но впавших в нищету семейств и посулами, уговорами, а то и угрозами понуждала к вступлению на стезю порока. Клиенты Дарьи Францевны охотно платили хорошие деньги за то, что в шансонетках называют "невинности нежный бутон".
Вот эту-то милую даму теперь и убили. Причем, как и в предшествующих случаях, она, по-видимому, сама впустила своего погубителя. Выходит, это опять-таки был человек знакомый, опасений не вызывающий.
Примечательно и другое. С часу ДО двух пополудни покойница всегда оставалась дома одна, отпуская прислугу, потому что это время у нее отводилось для всякого рода деликатных переговоров с глазу на глаз. И об этом ее обыкновении преступник превосходно знал.
Еще цепляясь за былую версию, надворный советник попытался прикинуть, не мог ли Раскольников проводить сестру на Вознесенский, после как-нибудь быстро, хоть бегом, заскочить на Малую Мещанскую, стукнуть топором сводню, а затем еще поспеть и на Офицерскую к Разумихину. Пристав даже нарочно послал выяснить, где именно остановились мать и сестра Раскольникова.
Увы, никак не складывалось. Да еще ведь надо учесть, что, проводив Авдотью Романовну, он должен был за своим топором вернуться. Ведь, ежели б он прихватил сие орудие с собой, когда покидал комнату, Разумихин это бы приметил.
Чушь, бред и морок, тряхнул головой Порфирий Петрович, решительно изгоняя прочь все мысли о проклятом студенте, на которого ушло столько времени, и целиком сосредоточился на новой задаче.
Пропали у жертвы, разумеется, сущие пустяки: булавка с камнем да бисерный кошелек. Более в квартире злодей ничего не тронул, но это пристава уже не удивляло.
Он устроил обыск в бумагах, надеясь добыть список пользователей сомнительных услуг, предоставляемых Дарьей Францевной. Рассчитывать на то, что любители бутонов объявятся сами, не приходилось.
Не нашел, но на том не успокоился. Принялся простукивать стены, паркет, стенки шкафчиков - и что же? В кабинете под столешницей обнаружился тайник, а в нем два альбомчика, один пухлый, другой тоненький.
В пухлом надворный советник с удовлетворением нашел полный перечень девушек, состоящих под покровительством госпожи Зигель: и адреса, и имена, и даже короткие характеристики, правда, более физиологического свойства. Очевидно, это всё были уже сорванные бутоны, которых Дарья Францевна из своей опеки не отпускала и использовала для клиентов обычных, без особой взыскательности.
- Отлично-с.
Впервые за все время нахождения на месте убийства на лице пристава мелькнула тень улыбки, но тут же исчезла.
Тоненький альбом оказался похитрей первого. Там вместо внятных слов были сплошь какие-то неудобочитаемые письмена латинской азбукой.
"Plfglfaluu", попытался прочесть вслух Порфирий Петрович, да только плюнул.
- Тут шифр, поди ж ты, - покачал он головой, проглядывая страницу. - Это наверняка у нее клиенты так упрятаны.
- Значит, не установим клиентов? - расстроился Александр Григорьевич, заглядывая начальнику через плечо. - Досада какая! Это наверняка кто-нибудь из них! Она вздумала шантажировать, ну он ее и...
Письмоводитель красноречиво взмахнул рукой сверху вниз (Зигель была убита ударом по макушке).
- Это вы, сударь мой, бульварных романов начитались. Те-то, Чебаров с Шелудяковой, тоже, что ли, сладострастника нашего шантажировали? Нет-с, здесь совсем другое. Погодите-ка, погодите-ка...
//...

Copyright Борис Акунин
Официальная страница: www.akunin.ru

Глава первая, в которой описывается некая циничная выходка

В понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, в день по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки не укладывающееся происшествие.
По аллеям, среди цветущих кустов сирени и пылающих алыми тюльпанами клумб прогуливалась нарядная публика - дамы под кружевными (чтоб избежать веснушек) зонтиками, бонны с детьми в матросских костюмчиках, скучающего вида молодые люди в модных шевиотовых сюртуках либо в коротких на английский манер пиджаках. Ничто не предвещало неприятностей, в воздухе, наполненном ароматами зрелой, уверенной весны, разливались ленивое довольство и отрадная скука. Солнце припекало не на шутку, и скамейки, что оказались в тени, все были заняты.
На одной из них, расположенной неподалеку от Грота и обращенной к решетке, за которой начиналась Неглинная улица и виднелась желтая стена Манежа, сидели две дамы. Одна, совсем юная (пожалуй, что и не дама вовсе, а барышня) читала книжку в сафьяновом переплете, то и дело с рассеянным любопытством поглядывая по сторонам. Вторая, гораздо старше, в добротном темно-синем шерстяном платье и практичных ботиках на шнуровке, сосредоточенно вязала нечто ядовито-розовое, мерно перебирая спицами. При этом она успевала вертеть головой то вправо, то влево, и ее быстрый взгляд был до того цепким, что, верно, от него никак не могло ускользнуть что-нибудь хоть сколько-то примечательное.
На молодого человека в узких клетчатых панталонах, сюртуке, небрежно расстегнутом над белым жилетом, и круглой швейцарской шляпе дама обратила внимание сразу - уж больно странно шел он по аллее: то остановится, высматривая кого-то среди гуляющих, то порывисто сделает несколько шагов, то снова застынет. Внезапно неуравновешенный субъект взглянул на наших дам и, словно приняв некое решение, направился к ним широкими шагами. Остановился перед скамейкой и, обращаясь к юной барышне, воскликнул шутовским фальцетом:
- Сударыня! Говорил ли вам кто-нибудь прежде, что вы невыносимо прекрасны?
Барышня, которая и в самом деле была чудо как хороша, уставилась на наглеца, чуть приоткрыв от испуга земляничные губки. Даже ее зрелая спутница, и та опешила от столь неслыханной развязности.
- Я сражен с первого взгляда! - фиглярствовал неизвестный, вполне, впрочем, презентабельной наружности молодой человек (модно подстриженные виски, высокий бледный лоб, возбужденно горящие карие глаза). - Позвольте же запечатлеть на вашем невинном челе еще более невинный, совершенно братский поцелуй!
- Зударь, да вы зовсем пьяный! - опомнилась дама с вязанием, причем оказалось, что говорит она с характерным немецким акцентом.
- Я пьян исключительно от любви, - уверил ее наглец и тем же неестественным, с подвыванием голосом потребовал. - Один-единственный поцелуй, иначе я немедленно наложу на себя руки!
Барышня вжалась в спинку скамейки, обернув личико к своей защитнице. Та же, невзирая на всю тревожность ситуации, проявила полное присутствие духа:
- Немедленно убирайтесь фон! Вы зумасшедший! - повысила она голос и выставила вперед вязанье с воинственно торчащими спицами. - Я зову городовой!
И тут случилось нечто уж совершенно дикое.
- Ах так! Меня отвергают! - с фальшивым отчаянием возопил молодой человек, картинно прикрыл рукою глаза и внезапно извлек из внутреннего кармана маленький, посверкивающий черной сталью револьвер. - Так стоит ли после этого жить? Одно ваше слово, и я живу! Одно ваше слово, и я падаю мертвым! - воззвал он к барышне, которая и сама сидела ни жива, ни мертва. - Вы молчите? Так прощайте же!
Вид размахивающего оружием господина не мог не привлечь внимания гуляющих. Несколько человек из числа тех, что оказались неподалеку, - полная дама с веером в руке, важный господин с анненским крестом на шее, две институтки в одинаковых коричневых платьицах с пелеринами - замерли на месте, и даже по ту сторону ограды, уже на тротуаре, остановился какой-то студент. Одним словом, можно было надеяться, что безобразной сцене будет немедленно положен конец.
Но дальнейшее произошло так быстро, что вмешаться никто не успел.
- Наудачу! - крикнул пьяный (а может, и сумасшедший), зачем-то поднял руку с револьвером высоко над головой, крутанул барабан и приложил дуло к виску.
- Клоун! Пшют гороховый! - прошипела храбрая немка, обнаруживая неплохое знание разговорной русской речи.
Лицо молодого человека, и без того бледное, стало сереть и зеленеть, он прикусил нижнюю губу и зажмурился. Барышня на всякий случай тоже закрыла глаза.
И правильно сделала - это избавило ее от кошмарного зрелища: в миг, когда грянул выстрел, голова самоубийцы резко дернулась в сторону, и из сквозного отверстия, чуть повыше левого уха, выметнулся красно-белый фонтанчик.
Началось нечто неописуемое. Немка возмущенно поозиралась, словно призывая всех в свидетели такого неслыханного безобразия, а потом истошно заверещала, присоединив свой голос к визгу институток и полной дамы, которые издавали пронзительные крики уже в течение нескольких секунд. Барышня лежала без чувств - на мгновение приоткрыла-таки глаза и немедленно обмякла. Отовсюду сбегались люди, а студент, стоявший у решетки, чувствительная натура, наоборот бросился прочь, через мостовую, в сторону Моховой.
//...